КАКАЯ ПРОБЛЕМА У ЭТОГО ТЕКСТА,ПРИВЕДИТЕ ПРИМЕРЫ ПРОБЛЕМДо сих пор во мне живет эхо этих команд. Они означали конец боя.
Вспышки гасли, стволы орудий опускались, и батарея сливалась с белизной
заснеженной дамбы. Но мир — короткий военный мир — не наступал. Почти
сразу после нашего поединка со стервятниками — так во время войны называли
фашистские самолеты — на нас обрушивался шквал артиллерийского огня — нас
засекала фашистская батарея. Мы едва успевали скатиться со склона дамбы и
укрыться в своих похожих на норы землянках, как дамбу начинало трясти и
двери ходили ходуном. Потом в месте разрывов на снегу загорались черные от
земли и торфа звезды. От этих звезд шел пар.
В тот день, с которого началась эта необычная военная история, все
было так же, как и в другие дни. Мы отстрелялись. Опустили стволы орудий —
угол места «ноль». Даже успели накрыть свои пушечки маскировочными сетями.
И тут дежурный связист крикнул:
— Корбута на КП!
Я побежал вниз, на ходу поправляя ремень.
В командирской землянке горела слабая лампочка от аккумулятора, и со
света я не видел командира, только предполагал, где он находится, и в
темноту выпалил:
— Товарищ старший лейтенант…
Но командир перебил меня:
— Здесь старший начальник — полковой комиссар.
Я растерялся: на нашу батарею редко заглядывали гости, да еще в таком
большом звании. Но я поборол замешательство, приложил руку к виску и снова
в темноту произнес:
— Товарищ полковой комиссар…
— Подойдите поближе, — из дальнего угла послышался низкий, немного
сдавленный голос. — Здравствуйте.
— Здравствуйте.
Я уже привыкал к полумраку. И постепенно увидел полкового комиссара,
сидевшего на топчане: невысокого роста, краснолицый, бритоголовый, с Садитесь!
Я опустился рядом с ним на краешек топчана, словно получил не
приглашение, а приказ сесть.
— Чем вы занимались до войны? — спросил полковой комиссар.
Вопрос был для меня таким неожиданным, что я замешкался, словно не
мог сразу вспомнить, сомневался.
— Работал балетмейстером, — наконец ответил я.
Слово «балетмейстер» прозвучало для меня как позывной далекого,
бесконечно дорогого времени. Я сразу вспомнил Аничков мост с четырьмя
неукротимыми конями, Дворец пионеров, сцену и «Эх, тачанка-ростовчанка,
наша гордость и краса…».
Вот «тачанка»-танец вырывается из-за кулис на необозримый простор
сцены. И всем сидящим в зале начинает казаться, что они тоже мчатся следом
за тачанкой. Давай, давай! Пулеметная тачанка — все четыре колеса! Нет
никаких колес — есть ребячьи ноги, тоненькие, проворные, гулкие. Они и
колеса, они и подковы. Четыре коня вразлет. Гей, гей!
Я еще не военный, а уже командую. Я стою за кулисами, рука вытянута,
сжата в кулак. Раз-два! Быстрее! Легче! Легче! Раз-два! Я вижу только
руки, ноги, плечи, глаза. Из них я создал тачанку, в которую все поверили.
Исчезли канделябры, пропала лепнина дворцового потолка. Кресла
превратились в седла. И вот уже синеет окоем. Над головами плывут облака,
небольшие, серые, похожие на разрывы снарядов. Ветер гонит поземку пыли,
оркестр звучит как бы издалека, отстал от тачанки. А она, моя танцевальная
тачанка, оторвалась от земли и летит навстречу облакам, похожим на
разрывы…
В это время снаружи грохнуло, и мои воспоминания оборвались. С
бревенчатого потолка посыпалась земля, а лампочка, подвешенная над столом
с полевым телефоном, закачалась.
— Близко шарахнуло, — произнес комбат.
Однако это не отвлекло полкового комиссара от его мыслей.
— Вы нам нужны, — сказал мне полковой комиссар. — Мы решили создать
при политотделе танцевальную группу.
— Разве сейчас до танцев? — тихо спросил я.
Маленькие глаза полкового комиссара впились в меня:
— Люди устали. Им нужна разрядка. Танцы нужны как хлеб, как воздух.
Да что я вам говорю, — полковой комиссар ударил себя ладонью по колену, —
вы же сами это знаете, сидя на вашей дамбе… В блокадном Ленинграде люди
ходят на концерты в филармонию. Для забавы? Для развлечения? Для того,
чтобы жить!
Взрывной волной распахнуло дверь. Комбат выругался и сам пошел
затворять дверь. В другое время это сделал бы дежурный телефонист. Этот
телефонист — помню, фамилия его была Афонин — изо всех сил делал вид, что
не слушает наш разговор, но время от времени не выдерживал и бросал
любопытный взгляд то на полкового комиссара, то на меня и удивленно
пожимал плечами.
— Правильный ответ на вопрос найдете ниже